Kerkyra through the eyes of an abstract traveler. Travel notes about the island of Corfu.

Kerkyra through the eyes of an abstract traveler. Travel notes about the island of Corfu.

Керкира глазами абстрактного путешественника. Путевые заметки об острове Корфу.

The capital of Corfu Island is Kerkyra through the perception of an abstract traveler.

Столица острова Корфу Керкира через восприятие абстрактного путешественника.

You enter Greece as one might enter a dark crystal; the form of things becomes irregular, refracted. Mirages suddenly swallow islands, and wherever you look the trembling curtain of the atmosphere deceive.

Вы входите в Грецию, как можно войти в тёмный кристалл; форма вещей становится неправильной, преломленной. Миражи внезапно проглатывают острова, и везде, куда вы смотрите, обманывает дрожащая занавесь атмосферы.

Other countries may offer you discoveries in manners or lore or landscape; Greece offers you something harder — the discovery of yourself.

Другие страны могут предложить вам открытия в манерах, знаниях или ландшафте; Греция предлагает вам что-то сложнее - открытие себя.

A fondness for mythology and folklore is perhaps a handicap when one visits classical sites. It is unwise to spend too much time contrasting the present with the past, since it leads inevit­ably to dissatisfaction with the present for not being romantic enough.

Любовь к мифологии и фольклору, пожалуй, препятствие при посещении классических мест. Неразумно тратить слишком много времени, сравнивая настоящее с прошлым, так как оно неизбежно ведёт к неудовлетворённости в настоящем за то, что не достаточно романтично. 

'Damn Homer!' he thinks, determined to stay in the twenty-first century.

'Проклятый Гомер! - думает он, приняв решение остаться в  ХХI веке.

It is at this early point that the traveller begins to recognize the distinctive form and signature of things Greek. The maddening, yet reassuring, thing is that that rosy old satin dawn, sending its warm pencils of light through the ravines of the hills towards the island is really and truly 'rosy-fingered'.

Именно на этом раннем этапе путешественник начинает распознавать отличительные формы и автографы Греции. Безумно, но обнадеживающе, дело в том, что рассвет розовизны старого сатина, посылая свои тёплые пучки света через овраги холмов в сторону острова действительно и по-настоящему «розово-пальцевый».

But the beauty of the little town!

Но красота маленького городка!

He has been warned that he will not find a prettier in Greece and as time goes on this will become more and more evident. The architecture of the town is Venetian; the houses above the old port are built up elegantly into slim tiers with narrow alleys and colonnades running between them; red, yellow, pink, umber - a jumble of pastel shades which the moonlight transforms into a dazzling white city built for a wedding cake.

Его предупредили, что он не найдёт красивее в Греции, и со временем это станет все более очевидным. Архитектура города - венецианская; дома над старым портом изящно строятся на тонких ярусах с узкими переулками и колоннадами, проходящими между ними; Красный, желтый, розовый, темно-коричневый - смесь пастельных оттенков, которые лунный свет превращает в ослепительно белый город, построенный для свадебного торта.

The pavements are being hosed down, and the warm earth releases choice odours of lemon and wet dust. The old town is set down gracefully upon the wide tree-lined esplanade, whose arcades are of French provenance and were intended to echo the Rue de Rivoli.

The best cafes are here and the friendliest waiters in all Christendom. This early morning animation is somehow an indication of the tempo at which Greece lives; you rise each morning to a new day, a new world, which has to be created from scratch. Each day is a brilliant improvisation with full orchestra - the light on the sea, the foliage, the stabbing cypresses, the silver spindrift olives . . .

Тротуары омыты, а тёплая земля испускает отборные запахи лимона и влажной пыли. Старый город изящно опускается на широкую усаженную деревьями эспланаду, сводчатые галереи которой имеют французское происхождение и были рассчитаны как эхо Рю де Риволи. Лучшие кафе находятся здесь и самые дружелюбные официанты во всем христианском мире. Ранняя утренняя оживлённость как бы указывает на темп, в котором живёт Греция; вы встаёте, каждое утро в новый день, новый мир, который должен быть создан с нуля. Каждый день - блестящая импровизация с полным оркестром - свет на море, листва, пронзающие кипарисы, серебряные масличные оливки. . .

Naturally the traveller, letting the eyes of his mind loose to browse among these bewitching shapes and colours, will find much to remind him of such other momentous places as Orta or Taormina.

Безусловно путешественник, позволяя глазам его разума свободно блуждать среди этих чарующих форм и цветов, найдёт многое, напоминающее ему другие знаменательные места, такие как Орта или Таормине.

The tall, spare Venetian houses with their elo­quent mouldings have been left unpainted for centuries, so it seems. Ancient coats of paint and whitewash have been blotched and blurred by successive winters, until now the over­all result is a glorious wash-drawing thrown down upon a wet paper - everything running and fusing and exploding.

Кажется что высокие, скромные венецианские дома с их выразительной лепниной остались неокрашенными на века. Древние слои краски и побелки размылись коричневатыми пятнами  чередованием зим, и к настоящему времени мы имеем восхитительный застиранный рисунок, брошенный на влажную бумагу - все бежит и сливается и лопается.

But more precise, though just as eloquent, are the streets between the houses, each a deep gully made brilliant with washing hung out to dry from every balcony - bright as bunting. This great spread of colour moves and sways in the light dawn breeze in a way that reminds one of tropical seaweed.

Но более точными, хотя и столь же красноречивыми, являются улицы между домами, каждая как глубокий блестящий овраг с выстиранным бельём вывешенным сушиться на каждом балконе – ярким, как флагдуки. Этот потрясающий размазанный цвет движется и колышется в свете рассветного бриза, напоминая одну из тропических морских водорослей. 

The red dome of the Church of St Spiridion shines aloft with its scarred old clock face; the church which houses the mummy of the island's patron saint. If he knows what is good for him, the traveller will make an indispensable pilgrimage to this dark fane, whose bar­baric oriental decoration smoulders among the shadows like the glintings of a fire opal. He will kiss the sacred slipper or a suitable icon and light a candle to place in the tall sconce as he utters a prayer - the subject of which he will confide to nobody. In this way his journey will be under good auspices and the whole of Byzantine, modern and ancient Greece will be waiting with open arms.

Красный купол церкви Святого Спиридона озаряет наверху циферблат старых израненных часов; в церкви, где находится мумия покровителя острова. Если он знает, что это хорошо для него, путешественник непременно совершит паломничество в этот тёмный храм, примитивные восточные украшения которого тлеют среди теней, как сверкание огненного опала. Он будет целовать священные тапочки или подходящую иконку и поставит свечку в высокий канделябр, произнесёт молитву - предмет, который он не будет доверять никому. С этого момента его путь будет под хорошим покровительством и вся Византия, современная и Древняя Греция будут ждать с распростёртыми объятиями.

Coming out of the dark church into the market he will be almost blinded by the light, for the sun is up; and it is now that the impact of this extraordinary phenomenon will begin to intrigue him. The nagging question, 'In what way does Greece differ from Italy and Spain?' will answer itself.

Выйдя из темной церкви на рынок, он будет почти ослеплён светом, потому что солнце взошло; и теперь это воздействие необычного явления начнёт интриговать его. На назойливый вопрос, 'Чем Греция отличается от Италии и Испании?' ответит сам. 

The light!

Свет! 

In the depths of the light there is blackness, but it is a blackness which throbs with violet - a magnetic unwearying ultra-violet throb. This confers a sort of brilliant skin of white light on material objects, linking near and far, and bathing simple objects in a sort of celestial glow-worm hue. It is the naked eyeball of God, so to speak, and it blinds one. Even here in Corfu, whose rich, dense forestation and elegiac greenery con­trasts so strangely with the brutal barrenness of the Aegean which he has yet to visit - even here there is no mistake about the light.

В глубинах света есть чернота, но это - чернота, которая пульсирует с фиолетовым - магнитный неутолимый ультрафиолетовый пульс. Это придаёт нечто своего рода блестящей кожи белого света на материальных объектах, связывающей ближние и дальние, и купание простых предметов в своего рода оттенках небесных светлячков.

Это, так сказать, невооружённое глазное яблоко Бога, и оно застит. Даже здесь, на Корфу, чьи богатые, плотные лесонасаждения и элегическая зелень, так странно контрастирующие с жестоким бесплодием Эгейского моря, который ему ещё предстоит посетить - даже здесь нет никакой ошибки о свете.

Italy has no such ray, nor Spain. Flowers and houses and clouds all watch you with a photo-electric eye - at once substantial and somehow immaterial. He is not of course the first visitor to be electrified by Greek light, to be intoxicated by the white dancing candescence of the sun on a sea with blue sky pouring into it. He walks round the little town of Corfu that first morning with the feeling that the island is a sort of burning-glass.

Later, sitting in a tavern built out over the Venetian mole with its sombre lions of St Mark, he thinks of other light-drinkers in the past who have, like himself, suddenly felt that they were moving about in the heart of a dark crystal.

Ни в Италии, ни в Испании – нет таких лучей. Цветы, дома и облака все наблюдают за вами с помощью фотоэлектрического глаза - одновременно материального и в тоже время нематериального. Он, конечно же, не первый посетитель, которого наэлектризовал греческий свет, чтобы опьянить белым танцевальным накалённым добела солнечным светом на море с голубым небом, втекающим в него. Он ходит вокруг маленького городка Керкира в то первое утро с чувством, что остров - это своего рода зажигательное стекло.

Позже, сидя в таверне, построенной над венецианским молом с его мрачными львами Святого Марка, он подумает о других светолюбителях в прошлом, которые, подобно ему самому, внезапно почувствовали, что они перемещаются в сердце темного кристалла.

The first impression of the country, from whatever direction one enters it, is austere. It rejects all daydreams, even historical ones. It is dry, barren, dramatic and strange, like a terribly emaciated face; but it lies bathed in a light such as the eye has never yet beheld, and in which it rejoices as though now first awakening to the gift of sight. This light is indescribably keen yet soft. It brings out the smallest details with a clarity, a gentle clarity that makes the heart beat higher and enfolds the nearer view in a transfiguring veil - I can describe it only in these paradoxical terms. One can compare it to nothing except Spirit. Things might lie thus in some wonderful intelligence - so alert and so lulled, so divided and yet so closely linked. Linked by what? Not by mood; nothing could be more remote from that floating sensuous soulful dream-element: no, by the Spirit itself.

Первое впечатление о стране, независимо от того, с какой стороны зашёл, - строгость. Она отвергает все мечты, даже исторические. Она сухая, бесплодная, драматичная и незнакомая, как ужасно истощённое лицо; Но она погружена в свет, такой, какого никогда ещё не видел глаз, и в котором он радуется, как будто теперь впервые пробудился дар зрения. Этот свет неописуемо острый, но мягкий. Она выявляет мельчайшие детали с ясностью, нежной ясностью, которая заставляет сердце биться сильнее и окутывает  более близкие виды в преображающую вуаль - я могу описать ее только в этих парадоксальных терминах. Её не с чем сравнить, кроме Духа. Это может быть в каком-то прекрасном уме - настолько бдительном и таким убаюканным, настолько разделённым и все же столь тесно связанным. Связано с чем? Не по настроению; Ничто не могло быть более отдалённым от этого плавающего чувственного проникновенного элемента сновидения: нет, самим Духом.

Pondering these words of Hugo von Hofmannsthal, the travel­ler feels within him the first premonitory signs by which the heart recognizes the onset of a great love affair - the light in the eyes of the beloved. He is falling in love.

Размышляя над этими словами Гуго фон Гофмансталя, путешественник ощущает в себе первые предвестниковые знаки, которыми сердце признает начало великой любви - свет в глазах любимой. Он влюбляется.

Enough of our hypothetical traveller; once he was myself, or one of my ancestors. Today and tomorrow he will be yourself, gentle reader. And how glad you will be to discover that in spite of tales of tourist ravages the island's real beauty and vitality are still there, still palpable. From now on, all day long you will wander about in a delightful daze, drinking in the light.

Хватит нашего гипотетического путешественника; Когда-то он был мной или одним из моих предков. Сегодня и завтра он будет сам собой, нежный читатель. И как приятно вам будет узнать, что, несмотря на сказки о туристической разрушительности, настоящая красота и жизнеспособность острова все ещё есть, все ещё ощутима. Отныне весь день вы будете блуждать в восхитительном оцепенении, напиваясь светом.

Evening will find you once more seated at your little cafe - you will already have adopted one - drinking ouzo.Now the sunset-gun booms from the tower of the citadel, and a faint military music sounds within, recalling the garrison to its duties or to some unspecified recreation. The gun of course is a Crimean echo, though the fortress is Venetian. You sit, as so many before have done and as so many will do after you, quite still and silent over your drink, watching the dusk fall, veil on magical veil, over the blue gulf which itself will soon be turned to lead and then to silver under the visiting moon. You will have heard stories by now of people who came for an afternoon and stayed for a lifetime, or who came for a week and stayed a century and a half; and you will realize the danger of your position.

Вечером найду тебя снова сидящим в твоём маленьком кафе - вы уже привыкли к одному - пить УЗО. Теперь закатная пушка стреляет из башни цитадели, и призывая гарнизон к обязанностям или неопределённому отдыху. Пушка, конечно, крымское эхо, хотя крепость венецианская. Вы сидите, как раньше делали многие, и так многие после вас будут делать, тихий и молчаливый над вашим напитком, наблюдая, как опускается сумрак, вуалью на волшебную вуаль, над синим заливом, который сам вскоре превратится в свинец, а затем в серебро под заглянувшей луной. Вы уже услышите рассказы о людях, которые пришли на день и остались на всю жизнь, или которые пришли на неделю и остались на полтора века; И вы осознаете опасность своего положения.

Moreover there is a sacred spring, Kardaki, on the other side of the town which, if drunk from, will clinch things, ordaining a return to the island. 'Yes,' you will find yourself saying, T will stay one more day, just one more . ..' After this first radical experience with the Greek light, you will be surprised at the ease and simplicity with which the island surrenders its charm.

Кроме того, на другой стороне города есть священный источник, Кардаки, если выпить из которого, все вокруг замкнётся , предписав вернуться на остров. . «Да», вы обнаружите, что говорите: «Т» останется на один день, ещё один. .. ' После этого первого радикального опыта с греческим светом, вы будете удивлены лёгкости и простоте, с которой остров сдаётся в плен своим обаянием.

These are thoughts to be pondered as you wander about in the soft dusk of the old Venetian town, with its odours of mag­nolia and sudden draughts of garden scent. The little capital is most bewitching at dusk, and a walk about the battlements will end at some cafe where you can dine and watch the moon rise over the mainland - as brilliant as it is serene. It will be shining through the toplights of the museum on to the staring face of the Gorgon and her two watchful lions.

Это мысли, которые нужно обдумать, когда вы блуждаете в мягких сумерках старого венецианского города с его запахами магнолии и внезапными сквозняками садового аромата. Маленькая столица очень завораживает в сумерках, и прогулка по зубчатым стенам закончится в каком-нибудь кафе, где вы сможете пообедать и наблюдать, как луна поднимается над материком – такая же блестящая, как безмятежность. Она будет сиять через верхние огни музея, на смотрящее лицо Горгоны и ее двух бдительных львов.

Yes, this is Greece!

Да, это Греция!

P.S.

In the dark, harbour lights wink and there is the whisper and shiver of sea traffic and the light wind which smells of the open sea.

В темноте, подмигивали огни гавани  и море от лёгкого ветерка, который пах открытым морем, в своём движении шептало и дрожало.