Miller,you will like Greece!”. In the footsteps of Henry Miller in Corfu. Миллер, тебе понравится Греция! По следам Генри Миллера на острове Корфу.

Miller,you will like Greece!”. In the footsteps of Henry Miller in Corfu.

Миллер, тебе понравится Греция! По следам Генри Миллера на острове Корфу.

You should visit only those places where pointers do not call. The true purpose of your journey - it's not a place on the map, and a new outlook on life.

Посещать нужно только те места, куда указатели не зовут. Истинное назначение вашего путешествия - это не место на карте, а новый взгляд на жизнь.

In 1940, at the invitation of Larry Durrell Miller went on a trip to Corfu. In total he spent in Greece for 8 months. Upon returning to new York, Henry wrote a book "Colossus Maryiski". This is a surprisingly gentle book, in comparison with his other works . And we will try to look at the amazing world of Greece and Corfu, through the prism of view of Henry Miller.

В 1940 году по приглашению Ларри Даррелла Миллер отправился в путешествие на Корфу. В общей сложности он провел в Греции 8 месяцев.  По возвращении в Нью-Йорк Генри написал книгу «Колосс Марусийский». Это удивительно нежная книга, в сравнение с другими его произведениями . Попробуем и мы посмотреть на удивительный мир Греции и острова Корфу, через призму зрения Генри Миллера.

I would never have gone to Greece had it not been for a girl named Batty Ryan who lived in the same house with me in Paris.

Я никогда не поехал бы в Грецию, если б не Бетти Райан, моя знакомая, что жила в одном со мной доме в Париже.

She is not exactly a story teller, this girl, but she is an artist of some sort because nobody has ever given me ambiance of a place so thoroughly as she did Greece. Long afterwards I discovered that it was near Olympia that she had gone astray and with her, but at the time it was just Greece to me, a world of light such as I had never dreamed of and never hoped to see.

Не скажу, что она, та моя знакомая, необыкновенная рассказчица, но в некотором смысле она — художник, потому что никто не мог мне дать так глубоко почувствовать дух места, как она в своих рассказах о Греции. Прошло немало времени, и я понял, что тогда она заблудилась возле Олимпии, и я вместе с нею, но в тот момент для меня это была просто Греция — мир такого сияющего света, какого я не мечтал и никогда не надеялся увидеть

For months prior to this conversation I had been receiving letters from Greece from my friend Lawrence Durrell, who had practically made Corfu his home. His letters were marvelous too, and yet a bit unreal to me. Durrell is a poet and his letters was poetic: they caused a certain confusion in me owing to the fact that the dream and the reality, the historical and the mythological, were so artfully blended. Later I was discower for myself that this confusion is real and not due entirely to the poetic faculty. But at the time I thoughr he was laying it on, that it was his way of coaxing me accept his repeated invitations to come and stay with him.

До нашего разговора я уже несколько месяцев получал письма от Лоренса Даррелла, который почти безвылазно жил на Корфу. Эти письма тоже были удивительны, но, на мой взгляд, несколько далеки от действительности. Лоренс — поэт, и писал он, как поэт: меня несколько смущало, с каким искусством были смешаны в его письмах мечта и реальность, историческое и мифологическое. Позже я имел возможность самолично убедиться, что это смешение существует в действительности, а не является целиком плодом поэтического воображения. Но пока я считал, что он преувеличивает, что это такой способ уговорить меня принять его неоднократное приглашение приехать и пожить с ним на острове. 

The other day I decided to go by boat to Corfu, where I waited for my friend Darrell.

На другой день я решил отправиться пароходом на Корфу, где меня ждал мой друг Даррелл. 

Night was coming on and the islands were looming up in the distance, always floating above the water, not resting on it. The stars came out with magnificent brilliance and the wind was soft and cooling. I began to get the feel of it at once, what Greece was, what it had been, what it will always be even should it meet with the misfortune of being overrun by American tourists.

Вечерело, вдалеке, не желая опускаться на воду, парили над морем смутно видневшиеся острова. Высыпали изумительно яркие звезды, дул мягкий, освежающий бриз. Во мне мгновенно родилось понимание, что такое Греция, чем она была и какой пребудет всегда, даже если ей придётся пережить такую напасть, как толпы американских туристов. 

There was no time any more, just me drifting along in a slow boat ready to meet all comers and take whatever came along. Out of the sea, as if Homer himself had arranged it for me, the islands bobbed up, lonely, deserted, mysterious in the fading light.  I couldn’t ask for more, nor did I want anything more. I had everything a man could desire, and I knew it.

Времени больше не существовало, был только я, плывущий на тихом пароходике, готовый ко встречам с новыми людьми и новым приключениям. По сторонам, словно сам Гомер устроил это для меня, всплывали из морских глубин острова, одинокие, пустынные и таинственные в угасающем свете. Я не мог желать большего, да мне и не нужно было больше ничего. У меня было все, что только может пожелать человек, и я это понимал. 

“Miller,you will like Greece!”. You will like it… “By God,yes, I like it,” I was saying to myself over and over as I stood at the rail taking in the movement and the hubbub. I leaned back and looked up at the sky. I had never seen a sky like this before. It was magnificient.

«Миллер, тебе понравится Греция». Она тебе понравится ... «Господи, она мне нравится!» — вновь и вновь мысленно повторял я, стоя у поручней и упиваясь плавным движением судна и поднявшейся суетой. Я откинулся назад и поднял голову. Никогда прежде не видел я такого неба. Такого изумительного неба. 

It was almost high noon when the boat pulled in at Corfu. Durrell was waiting at the dock with Spiro Americanus, his factotum. It was about an hour’s drive to Kalami, the little village towards the north end of the island where Durrell had his home. Before sitting down to lunch we had a swim in front of the house. . I hadn’t been in the water for almost twenty years. Durrell and Nancy, his wife, were like a couple dolphins; they practically lived in the water. We took a siesta after lunch and then we rowed to another little cove about a mile away where there was a tiny white shrine. Here we baptized ourselves anew in the raw.

Был почти полдень, когда пароход притащился на Корфу. Даррелл ждал меня на пристани вместе со Спиро Американцем, своим фактотумом. Еще через час мы приехали в Калами, маленькую деревушку на северной оконечности острова, где жил Даррелл. Перед ланчем мы искупались — море было прямо перед домом. Я, наверное, уже лет двадцать не плавал, Даррелл и Нэнси, его жена, были как пара дельфинов; они практически жили в воде. После ланча — сиеста, а потом мы отправились на лодке в другую бухточку примерно в миле от дома, где на берегу стоял крохотный белый храм. Здесь мы вновь совершили нагишом обряд крещения в водах морских. 

About once a week we went to town in the caique.  I never got to like the town of Corfu. It has a desultory air which by evening becomes a quiet, irritating sort of dementia. You are constantly sitting down drinking something you don’t want to drink or else walking up and down aimlessly feeling desperately like a prisoner.

Примерно раз в неделю мы отправлялись на каике в соседний городишко. Он мне так и не понравился. В нем царила атмосфера бессмысленности, а к вечеру — тихого помешательства, рождающего в тебе глухое раздражение В городке только и можно было, что сидеть да пить что-нибудь, чего тебе пить не хотелось, или бесцельно слоняться по улочкам в полной безысходности, как заключённый по камере. 

Corfu is a typical place of exile. The Kaiser used to make his residence here before he lost his crown. I went through the palace once to see what it was like. All palaces strike me as dreary and lugubrious places, but the Kaiser’s madhouse is about the worst piece of gimcrackery I have ever laid eyes on. It would make an excellent museum for Surrealistic art.

Корфу — типичное место изгнания. Пока кайзера не отрешили от власти, он имел обыкновение останавливаться здесь. Однажды я обошел принадлежавший ему дворец, чтобы посмотреть, как эти хоромы выглядят. Все дворцы поражают меня своим мрачным, траурным видом, но такого образца извращённой помпезности, как кайзеровский сумасшедший дом, я еще не видывал. В нем можно было бы устроить отличный музей сюрреалистического искусства. 

At one end of the island, however, facing the abandoned palace, is the little spot called Kanoni, whence you look down upon the magical Toten Insel.

Зато на том же конце острова, напротив заброшенного дворца, есть местечко, называемое Канони, где сверху открывается вид на волшебной красоты Toten Insel.

At Kalami the days rolled by like song. Now and then I wrote a letter or tried to paint a water color. There was plenty to read in the house but I had no desire to look at a book. 

В Калами дни текли плавно, как песня.  Изредка я писал письмо или брался за акварельные краски. В доме была богатая библиотека, но на книги смотреть не хотелось. 

 At any rate, it was far better to spend the evening talking and singing, or standing on the rock at the edge of the water with a telescope studying the stars.

Как бы то ни было, куда лучше было проводить вечера, болтая и распевая песни или разглядывая в телескоп звезды с обрыва над морем. 

After about ten days of it in Athens I had a longing to return to Corfu.

Дней десять спустя, когда я уже был в Афинах, меня опять неудержимо потянуло на Корфу. 

Miller arrived in Corfu, and it was a completely different life.

Миллер прибыл на Корфу, и для него началась совершенно другая жизнь. 

A wonderful period of solitude set in. I had nothing but time on my hands.

Настал восхитительный период одиночества. 

It was the first time in my life that I was truly alone. It was an experience which I enjoyed deeply.

Первый раз в жизни я был по-настоящему один. Я наслаждался этим ощущением. 

I would set out in the morning and look for new coves and inlets in which to swim. There was never a soul about. . I was like Robinson Crusoe on the island of Tobago. For hours at a stretch I would lie in the sun doing nothing, thinking of nothing. To keep the mind empty is a feat, a very healthful feat too. To be silent the whole day long, see no newspaper, hear no radio, listen to no gossip, be thoroughly and completely lazy, thoroughly and completely indifferent to the fate of the world is the finest medicine a man can giva himself. The book-learning gradually dribbles away; problems melt and dissolve; ties are gently severed; thinking, when you deign to indulge in it, becomes very primitive; the body becomes a new and wonderful instrument; you look at plants or stones or fish with different eyes; you wonder what people are struggling to accomplish by their frenzied activities; you know there is a war on but you haven’t the faintest idea what it’s about or why people should enjoy killing one another;

Я выходил из дому рано утром и искал новые бухточки и заливчики, где можно было поплавать. Вокруг обычно не было ни души. Я чувствовал себя Робинзоном Крузо на острове Тобаго Часами я валялся на солнышке, ничего не делая, без единой мысли в голове. Заставить себя ни о чем не думать — это нужно уметь, к тому же это очень полезно. Весь день молчать, не видеть газет, не слушать радио, не слышать слухов, полностью отдаться лени, полностью отрешиться от мира и не думать о его судьбе — нет лучшего лекарства для человека. Книжные знания вытекают по капле; проблемы тают и испаряются; узы неощутимо рвутся; мысли, когда допускаешь их, скукоживаются до первобытного уровня; тело становится новым и удивительным инструментом; на растения, или камни, или рыбу смотришь иными глазами; задаешься вопросом: чего люди стремятся достичь, прилагая столь бешеные усилия? — и не находишь ответа; знаешь, что идет война, но не имеешь ни малейшего представления, из-за чего или почему людям нравится убивать друг друга; 

When you’re right with yourself it doesn’t matter what flag is flying over your head or who owns what or whether you speak English or Monongahela. The absent of newspapers, the absent of news about what men are doing in different parts of the world to make life more livable or unlivable is the greatest singe boon.

Когда ты в мире с самим собой, не имеет значения, какой флаг развевается над твоей головой, и кто чем владеет, и говоришь ты по-английски или на мононгаэла. Отсутствие газет, отсутствие новостей о том, что люди в разных частях мира делают, чтобы жизнь стала терпимей или, наоборот, еще нетерпимей, — величайшее благо. 

We don’t need the truth as it is dished up to us in the daily papers. We need peace and solitude and idleness.

Нам не нужна правда в том виде, в каком нам ее преподносят ежедневные газеты. Нам нужны покой, уединение и праздность.

/

As the Fall came on the rains set in.

Вместе с осенью пришли дожди.

I was marooned for days on end. One day Nancy arrived unexpectedly to get some household belongings. She was returning to Athens by the same boat, that afternoon. I decided impulsively to return with her.

Несколько дней я жил, как на необитаемом острове. Потом неожиданно приехала Нэнси забрать кое-какие вещи. В тот же день обратным рейсом она возвращалась в Афины. Поддавшись порыву, я решил ехать с ней.

/

P.S. Marvellous things happen to Greece – marvelous good things which can happen to nowhere else on earth. Greece is still a sacred precinct – and my belief is it will remain so until the end of time. Christ, I was happy. But for the first time in my life I was happy with the full consciousness of being happy.  It’s good to be just plain happy; it’s a little better to know that you’re happy….

Удивительные вещи случаются с человеком, попавшим в Грецию, — удивительно замечательные, какие не случаются больше нигде на земле. 

Греция по-прежнему остаётся священным местом, и я убеждён: такой она останется до скончания времён. Боже мой, я был счастлив! Но впервые в жизни, будучи счастлив, я полностью это осознавал. Замечательно, когда просто испытываешь обыкновенное счастье; ещё лучше, когда знаешь, что счастлив;